Я кричала на Сережу так, что охрипла, а кожа в горле стала чем-то вроде наждака. Мой десятилетний сын стоял и пристально рассматривал потертый палас под ногами. Под правым глазом красовался огромный классический синяк. А я орала уже не столько на него, искалеченного ТЕМ чудищем, сколько на себя. На ту невозможную дуру, какой была девять лет назад.

Сережа молчал. Все объяснения, с его точки зрения, были уже даны. Санька-Выпь и его компания привязали к хвосту котенка банку из-под сардин. Мой сын, естественно, помчался за котенком, каким-то чудом догнал, схватил его и, почти неисцарапанный, отвязал железяку. Выпь, понятно, разозлился. В итоге - драка... А вчера Сергей отдал половину куска колбасы Верному - его выгнали из дома хозяева, живущие в соседнем подъезде. Понятно, не хотят при нынешнем дефиците кормить такую огромную собаку. Колбаса же, между прочим, по талонам! А позавчера сын защищал какого-то малыша, чудом без драки обошлось...

Это невыносимо! Я поворачиваюсь и бегу на кухню. Молча проклинаю всех. Светку - это она девять лет назад уговорила меня с мужем съездить к ее родителям, отдохнуть. Отдохнула, называется! Похоронила мужа... Кстати, может, покойник был тогда не так уж и не прав? И еще влюбилась в этого Альда, дура ненормальная, позволила всем этим чертовым... сына искалечили!

Я дрожу, как в лихорадке. Лоб на клеенке - дешевой, стыдно за нее перед сослуживцами. Плачу и вспоминаю. Вспоминаю. Ох, те проклятые вечер и ночь!..

Катастрофа наступила до обалдения внезапно, ну ни с чего! Был вечер, Светка с женихом ушла в кино, ее родители – к соседям, а мы с Васькой сидели дома. Мне уже было ясно, зачем Светке нужны гости: при нас ее мать не решалась воспитывать дочь. А Светке и так называемому жениху, то есть любовнику, хотелось свободы и страсти на лоне природы.

Я сидела на старом диване и от печали мечтала о прекрасном принце. Днем на меня наорал муж, и я все еще злилась. Погнутые, поломанные алкоголиками березы под окном шумели, и этот шум почему-то действовал мне на нервы. И вообще, как говорит мой шеф про такое состояние: “подсознание унюхало какую-то пакость”. Муторно было. Но так уже бывало, и не раз. От множества причин.

Васька вошел, попыхивая сигаретой. Направился из гостиной на веранду. На веранде спал Сережа, и молчаливый муж мне чем-то не понравился. А скорее, я просто была зла, вот и все. Искала, на кого наорать, а больных под рукой не было.

- Ты куда это с никотином?

Васька обернулся. Электричество светило ярко, но его лицо было словно в смутной дымке. Кожа казалась землистой, глаза запали и горели, как после хорошей дозы водки. Но спи ртом не пахло.

- Не мешай.

- Тебе здоровье сына безразлично?!

- Скоро оно у него станет железным, - ухмыльнулся муж. - И тут мне стало страшно по-настоящему. Инстинкт, что ли, проснулся?

Васька был чуточку не в себе. Волновался. Наверное, поэтому и ответил мне:

- Знаешь, Магистр от меня требует, чтобы я посвятил сына им. А я там еще новичек, мне брыкаться нельзя.

Он явно и боялся Магистра, и не хотел тащить к нему Сережу.

- А ну, выкладывай все!

- Знаешь, я ведь теперь сатанист.

Я рассмеялась. Это было нелепо, ведь шли восьмидесятые годы двадцатого века. Но тут же сообразила, что Васька вляпался в какую-то скверную историю. Не помню, как шел разговор дальше, но я быстренько выяснила, что к сатанистам мой дурак подался потому, что они обещали ему скорое повышение в его КБ. И сейчас он уйти от них не может. И им нужен Сережа. Для посвящения в члены ложи, с младенчества.

Я в свое время на политзанятиях поневоле наслушалась о сектах. И мне стало страшно. Милиция была далеко, а безмозглый, запутавшийся Васька - рядом. И я не хотела, чтоб он повредил моему ребенку.

В голове у меня уже давно стоял туман - как только я узнала, что Васька в секте, и замаячила перспектива неприятностей на работе. А потом - и страх за Сережу, Сереженьку... Как я потом ни пыталась вспомнить вечер - не могла это сделать хорошо.

Помню только финал. Старая коричневая мебель, режущая глаза электролампа. Исказившееся лицо мужа:

Мое тело холодное, потное, цветастый модный сарафан липнет к нему. Муж разворачивается ко мне спиной. И я словно со стороны смотрю, как моя рука тянется к веселенькой, розово-зеленой кошке-копилке. Взмах, осколки фаянса по крашеному дощатому полу, Васька со стоном падает, из-под рыжих, модно подстриженных волос - струйка крови.

Страшно: глаза у Васьки под конец совсем безумными стали. Я уже ничего не соображаю. Только боюсь. Вбегаю на веранду, замечаю, какая яркая луна. Бегу к кроватке, схватываю Сереженьку в одну руку, скособоченную, облезшую табуретку другую. Бью по стеклу и, раздирая сарафан, лезу наружу. Падаю на мокрую траву, но не чувствую, что она холодная. Только - мокрая. Сереженька не пострадал, но проснулся и захныкал. В доме шум. И я бегу в лес. Ужас. Какие-то ветки, кочки. Луна бьет в глаза, слепит, словно солнце. Я уже совсем ничего не соображаю. Если б соображала, понеслась бы в милицию, а не в лес. За мной гонятся, или это мне только кажется? Не знаю. Но бегу. Мельком замечаю, что руки в моей же крови. Но боли нет. Бег, сучки, кочки, луна. Бегу уже сотни, тысячи лет. И буду бежать вечность, ведь в этом беге нет смерти.

Какие-то скользкие камни. Впереди - темная масса, но похожая на крепость. Все равно я могу бежать только вперед, свернуть очень страшно. К тому же раз крепость - значит, музей. А там наверняка витрины с саблями. Буду драться за сына!

(Если б я только вспомнила, что светкин Н-ск - это средняя полоса России, и вот таких крепостей-замков здесь просто не бывает! И что около Н-ска вообще нет ни пол- исторического памятника!)

Открывается какая-то дверь, чьи-то руки подхватывают меня, втаскивают. Дверь захлопывается. Я ужасно рада, что рядом люди. И, вместо того чтобы насторожиться, только шепчу: “Помогите!” и отключаюсь.

Я пришла в себя и сразу же рванулась глянуть, где Сереженька. Он был распеленут и ползал на толстой коричневой шкуре, смеялся, играл синим блестящим камнем. Тогда я осмотрелась и решила, что попала на съемочную площадку. Посудите сами: высоченный зал, стены и потолок из огромных кусков черного, мерцающего на сколах камня. Пол застлан коричневыми шкурами, совершенно невытертыми. Их шерсть поблескивала и словно двигалась - от света огня в большущем, на пол-стены, камине. Этот огонь все хотелось назвать пламенем.

Тут я спохватилась, что лежу, и села. Оказалось, что я лежала спиной к массивному черному столу и похожим на него стульям. Они были так отполированы, что в каждом прыгало по отражению пламени. Почему-то только после этого я обратила внимание на людей. Я уже нервничала, потому что не видела никакой аппаратуры для съемок.

В зале было человек двадцать мужчин в светло-фиолетовых кожаных куртках и брюках, в черных высоких сапогах. Один из них оказался совсем рядом, улыбнулся и подсел ко мне – меня здесь устроили на помеси дивана и лавки.

- Альд, - незнакомец протянул тонкую, загорелую руку. Я рефлекторно пожала ее, так же рефлекторно пробормотав:

- Ольга.

Мне становилось страшновато. Я никак не могла определить национальность собеседника. Положим, густые серебристые волосы до плеч могли быть париком. Темно-фиолетовый, аметистовый цвет глаз тоже, как я подумала, мог быть искусственным, в романах про шпионов я читала о чем-то подобном. Но в вузе меня достаточно гоняли по анатомии, чтобы я сумела понять: лицевые кости Альда расположены и выглядят совсем не так, как следовало бы. Нет, Альд был красив (что, увы, скоро сыграло свою роль). Но вот его национальность, раса?..

К нам подошли остальные. Все молодые - меньше тридцати лет. Все неразличимы, как негры для европейца. Тонкие красивые лица. Изящные высокие фигуры. Движения гибкие и ловкие - даже больше, чем у кошки.

- Не бойтесь, - это сказал не Альд, а кто-то из толпы. Улыбки были действительно приветливы. Но мне очень не нравилось, что у всей этой компании были мечи в серебряных ножнах. И еще больше мне не понравилось то, что у меня разболелась голова - ни с чего. И то, что я воспринимала все отрывочно, не замечая казалось бы самых приметных вещей.

Видимо, повинуясь знаку Альда, все отошли. Голове сразу стало легче.

- Извините, ваше недомогание только из-за нашего присутствия, - Альд уже стоял передо мной. По-русски он говорил безупречно, без акцента: - Что привело вас в нашу Цитадель?

Сбиваясь, я начала рассказывать о Ваське. И мне было стыдно за себя. Кончив, я развела руками, может, излишне театрально, но мне, двадцатитрехлетней некрасивой дуре, оченьхотелось понравиться такому мужчине. Хотелось и прихвастнуть ему о себе, но на это я не рискнула...

Альд чуть коснулся моей руки - а мне опять было страшно, больно. Зря я вспоминала, чтоб ему рассказать...

- Не бойтесь. Все было правильно.

Прикосновение Альда было каким-то странным. Словно из его руки в мою текла сила. Ничего подобного я не чувствовала ни до, ни после этой ночи.

- А где я? Здесь снимается фильм?

Альд сразу погрустнел:

- Подумайте. Может, вам лучше не знать? Пусть все будет сном, ладно?

Я и сама уже знала, что здесь не может быть съемочной площадки. И ничего не хотела знать, так как поняла, что боюсь не только того, о чем вспоминаю, но и этого места. И Альда. Хотя мне по-прежнему хотелось ему понравиться. Но мое упрямство... Я помню, как поджала ноги под себя и, еще раз удостоверившись, что Сережа в полном порядке, начала настаивать на ответе. Может, потому, что думала упрямством вызвать уважение Альда, который относился ко мне не как к женщине, а как к девочке - а такие вещи я чую отлично.

Моя голова побаливала, временами мне казалось, что я в бреду, но в последнюю версию мне все же до конца не верилось:уж слишком обидной она была для меня, здоровой и нормальной. Альд пожал плечами и ответил на мой вопрос. Почему он не солгал? Может, у них, в Цитадели, не принято лгать?

Но об этом я уже думала позже, у себя дома. А тогда я сидела и дрожала. Голос у Альда был гибкий, выразительный, он словно впечатывал в мой мозг все, что говорил. И я до сих пор помню, все слова, до одного...

Альд спокойно кивнул головой, и я опять залюбовалась им. Он оперся рукой о скамейку-диван, и на загорелом пальце засверкало кольцо с кроваво-красным камнем.

- Это было давным-давно, когда наш народ еще не знал электричества и не подозревал, что когда-нибудь построит корабли для Луны - которые потом будут сотни лет разлетаться по ветру ржавыми дымками... - договорить он не успел. Тревожно, как в фильмах, пропела труба. Сереженька заплакал. Альд и все остальные уже были на ногах. Убегая, он бросил:

- Лучше не выходи. Ни в коем случае не лезь на стены. О нас прочти в книге. Не бойся.

Дверь захлопнулась, она была деревянной и очень тяжелой. Я поежилась. Подошла к сыну, немного посмотрела, как он играет. Кажется, Сережа был всем очень доволен.

Тут с улицы раздались рев, шип, грохот... Я зажала уши, заметалась. Сунулась в пару других дверей - не в те, через которые выбежали хозяева. За одной была огромная библиотека,ее размеры я не стала даже и прикидывать; за другими - какие-то коридоры.

“Сотни лет назад между собою повздорили два очень могущественных и богатых князя-соседа. Это было еще тогда, когда Король не объединил страну. Из-за чего повздорили князья, забыто давным-давно, и только Солнце с Луной помнят причины. Поколения князей сражались между собой, и особенно их дружины любили пробираться на земли врага по краю непроходимых, огромных болот, в которые упирались владения родов. Поэтому каждый из них построил здесь по хорошей, крепкой крепости из черного камня. К этому времени все Земли-У-Гор объединились в королевство. Но князья были так богаты и непримиримы, что сам Король решил оставить их их же вражде. И даже был рад, что два таких рода ослабляют себя нескончаемой местью за нескончаемые обиды. И каждый год сотни жизней были поглощаемы

войной - так говорят хроники.

И одному князю пришла в голову страшная, противная Солнцу и мерзкая Луне мысль: призвать себе на помощь силы Черной магии. После отвратительных ритуалов, на которых, говорят, было и человеческое жертвоприношение, из болот, всегда подернутых желтыми, плохо пахнущими туманами, начали появляться бесформенные чудища величиной с дом. Они двигались как мешки, в которых была вода и не было костей. И нож, и меч не могли справиться с порождениями бездонных трясин, ибо отрубленная часть чудища тотчас начинала жить самостоятельно. Они пожирали все, траву и людей, и двигались быстро, как лучшие скакуны. Они ползли, и их следом была совсем голая земля, на которую нельзя было стать босой ногой: кожа тотчас воспалялась и вместе с мясом начинала гнить, издавая сильное зловоние. И все, к чему чудища прикасались, также становилось ядовитым. Их можно было уничтожить только огнем, ибо они, будучи детьми злых чар, все же обладали плотью.

Вскоре земли обоих князей одинаково страдали от чудищ, ибо не удалось справиться с вызванными злыми силами, и они, по древним законам жизни, обрушились и на невинных, и на виновных. Даже князья были испуганы и договорились содержать гарнизон каждый в своей крепости, чтобы из нового, невиданного оружия - пушек - гарнизоны уничтожали чудищ и чтобы предупреждали об их выползе из болот кострами на башнях замков. Нет, не улеглась вековая вражда, но войны теперь шли только в других местах границы. А в замки въехали две дружины, но не княжеские: в один рыцарская, в другой монастырская. И все было так, как предвидели князья, и стали чудищ уничтожать больше, чем раньше, но опасность все равно была сильная.

Солнцу и Луне ведомо, чем бы все кончилось, если бы не дружинник одного из князей. Проклято имя этого человека, проклято и забыто! Он, мечтая о престоле господина, пошел в дальние земли искать того, кто научил бы его мерзкому, с жизнью несовместимому искусству Черной магии. И этот человек нашел себе учителя, и, побыв у него, он вернулся.

И наступила ночь, когда негорючие камни одной крепости горели синим огнем призраков, и она вместе с монахами рассеялась по ветру горсточкой пепла, который был стеклянным и колючим. А вторая крепость навечно стала Цитаделью.

С вечера небо кипело, как говорят очевидцы, словно котел с дурной похлебкой. Тучи были тяжелыми и черно-коричневыми, они почти легли на леса, из которых давно сбежали все

звери и улетели все птицы. Ветер с корнями вырвал деревья и развалил хижины крестьян. В болоте что-то стонало и плакало. Но безумец, жаждавший богатств и власти, ничего не замечал. Он читал плохо заученные страшные заклинания.

И ночью болота, “корчась” от боли и плача о том, что их заставили породить такой ужас, выпустили под небо то, что нельзя ни описать, ни произнести - настолько оно страшно. И сама трясина стыдилась своего порождения и рыдала от стыда. И первым умер недоучившийся черный маг, но людям это не помогло. И Зло, которое не осмеливались вызывать даже самые злые и могущественные чародеи - ибо они слишком хорошо знали, что могут вызвать, - пришло, и первое, с чем столкнулось, были крепости.

Все, кто видели бой, погибли, и трупы их были ядовиты: убивали, едва коснешься. И земля вокруг сотню лет не плодоносила и насылала на людей болезни. Никто не описал тот бой в хрониках - выжившие видели только синий факел от одной из крепостей, и тот, кто видел, вскоре ослеп. Огонь, говорят, поднимался до звезд, и все города на этом склоне гор были сини от него. И все статуи богов плакали во всех храмах - так говорят.

И был день, и была ночь, а затем - опять день. И все успокоилось. И проникли храбрецы к болотам, и увидели, что вместо них одна пустыня. И испугались, и ушли, говоря, что от одной крепости - пепелище, а от другой - развалины. И умерли вскоре.

В следующие недели умерли все, до одного, люди из враждовавших родов, где бы ни были они в Синюю ночь. И женщины тоже, и дети - все умерли.

Через сотню лет люди вернулись на эту землю и вдруг стали замечать, что иногда по ночам на месте развалин высится крепость, совсем целая. И смельчаки, близко подошедшие, видели, что по ее стенам ходит стража с мечами.

Какой-то отчаянный человек, не дороживший ни жизнью, ни спасением Себя-вечного, прошел в крепость и, вернувшись, рассказал вот что. Каждую ночь на крепость нападает Зло, и каждую ночь ее бессмертные воины ведут бой с ним. И когда говорил о Зле, то дрожал, хотя видел его лишь краем глаза. И говорил еще о том, что крепость жива, потому что не сдалась.

Шум снаружи не стихал, и я решила глянуть на это самое Зло. То, что средневековый храбрец его испугался, меня, дуру, не тронуло: я ведь просвещенная женщина двадцатого века! Ну, что такое жуткое может быть там, я думала.

Посмотрела на Сережу, вышла из зала. Там была крутая каменная лестница, я легко - спортом тогда еще занималась - поднялась по ней, придерживаясь за стену. Помню, стена былахолодная, шершавая.

Я вышла на площадку, от которой к крепостной стене вел легонький деревянный мост. Страшно было смотреть на что-нибудь кроме моста, но я опять из упрямства глянула на стены - и назад, чуть ли не кубарем скатилась по лестнице. Помню, что на стенах были люди со светящимися мечами, а дальше... Нет, даже сейчас, когда в “видиках” я насмотрелась контрабандных фильмов ужасов, могу сказать: СТРАШНО! Голливудцы не умеют показывать по-настоящему страшное, у них ерунда, а тут... В общем, я очень постаралась забыть то, что увидела. И эти толи лапы, то ли не знаю что, и эти слишком похожие на человеческие, и от этого совсем уж кошмарные лица... Нет, не описать. Лежала у стенки, колотилась от ужаса. Долго вроде лежала. Потом почувствовала - меня поднимают. Заорала, задергалась. И словно сверху себя увидела: волосы совсем-совсем седые, нос разбит, из него и рта течет кровь, ее лужица на камнях. А держит меня на руках то ли Альд, то ли кто-то другой из Цитадели. И тут я второй раз в жизни и за ночь грохнулась в обморок.

Меня привели в себя опять в зале, а я плакала и говорила: “Как же я седая-то жить буду?!” Меня обещали вылечить, я по-плохому смеялась, кто-то из них (для меня они так и остались неотличимы) водил своими руками над моей гоовой. Потом дали зеркало: волосы опять были такими, как положено, коричневыми. И, как я уже потом заметила, что даже лучше: и гуще, и дополнительное питание им совсем не нужно... Красота!

Было уже почти утро, и Альд, дав мне запеленутого Сергея, повел меня к выходу какими-то коридорами. Я дрожала, он смеялся, что еженощная порция преисподней кончилась, и вообще мне нечего бояться. А я шла охотно, слишком страшно теперь мне было в Цитадели. Но и Альду хотелось нравиться, хотелось до умопомрачения! Поэтому я болтала, задавала сама непомню какие вопросы: о том, как он относится к разным правительствам, писателям и т. д. От разговора о политике он уклонился, и о литературе тоже. Хотя, как заявил, был в курсе всего этого. “Зачем, Ольга? Ты не поймешь, почему мне не нравится то, от чего ты в восторге. Я обижу тебя, а это не нужно, верно?” Я кивала головой, как заведенная. Потом спросила, правда ли то, что все непокорившиеся Злу встречаются у них в Цитадели. Он опять кивнул: “Правда. У каждого в жизни есть свой личный Армагедон, девочка. Но немногие его выигрывают”. Тут я спросила, почему. Он ответил совсем уж непролазно-темно: “Потому что тут все зависит только от тебя самого, а не от мира”. И после паузы с грустью добавил: “Легенды преувеличивали, когда говорили о несметной армии Цитадели.Нас мало, очень, очень мало...” Я была так испугана, что спросила, выдержит ли Цитадель эти бои. “Выдержим. Иначе истлеют, как головешки в пепле, все звезды и погибнут все Сами-Вечные”. “А почему вы не стреляли из пушек?” “Они расплавились еще до первого выстрела”. И я опять допытывалась, не падет ли Цитадель, и он опять обещал, что не падет. И тут я, идиотка этакая, мигом связала муженька-сатаниста и этот ночной кошмар. Попросила Альда что-нибудь сделать для сына, спасти его от этого Зла. Альд улыбнулся - а улыбка у него чертовски красивая, хорошая! Положил ладонь на то место, где под одеяльцем было сереженькино сердце. Что-то произошло, я это почуяла. Но что - не поняла. “Не бойся за сына”. Я поблагодарила, а тут как раз раскрылись ворота Цитадели. “А ведь мой муж...” “Его уже убили свои”.

Мы попрощались, я вышла и пошла в город. А что еще оставалось? Обернулась - сзади холм, зарос высоченной некошенной травой, из нее торчит пара кусков черного камня.

Вот тут я опять испугалась. Чертовщина ведь, товарищи дорогие! Побежала в Н-ск проклятый. А там меня уже милиция ждет. Васька мой ночью с топором бежал и под поезд угодил. Все дивятся - инженер, и с топором! Ну, я наврала, что он с ним кинулся на меня, и я удрала в лес. Сказала, что глаза у Васьки были страшные, ненормальные. А дальше, мол, плутала.

Поверили. Решили, что внезапно сошел с ума, дело прикрыли. Я быстренько собралась и уехала в город. Поезд проезжал как раз мимо этого холма... где Цитадель. Я спросила у соседки, словоохотливой, грязной бабенки о холме. Узнала, что холм как холм, ничего такого о нем не говорят. А вот Чертов Овраг... И три часа, пока электричка тащилась до города, я слушала об ужасах Чертова Оврага.

Вот и все. Года два только и думала об Альде, дура. Потом все ж поняла, что он такое. И думала об Альде, замечу, при всем том, что скоро начала думать, что это сон мне приснился в лесу, сон о Цитадели. И каждую ночь снился высокий, сильный мужчина с киношным лицом и серебряными волосами. Как он в светло-фиолетовой кожанке стоит на холме и улыбается. Или он на стене, а меч горит, и по клинку стекает что-то черное. Чуть не плакала первое время: не могу описать Цитадель, вспомнить ее во всех деталях! Призраки, а не люди и не зал. Только общее впечатление, а ведь было много мелочей, ведь в ту ночь все было живо, а сейчас - схемы, декорации... Вру, даже плакала несколько раз из-за этого. Из-за сна то есть, как я думала.

А потом отклонения в Сережке стали все заметнее. Ну, тут стало не до мыслей о снах... Зачем я разрешила Альду класть ладонь на сердце сына?! Нельзя ведь так жить в нашей жизни, непрактично это. А он не боится! А человек в наше-то время… и ничего не боится?! Плохо ведь кончит! Легенды, замки-призраки - все это, конечно, ужас как романтично. Но вот очередь за колбасой главнее. А Сережка мал еще, жизни не знает. Ну, перемелет нас жизнь. А я не хочу! Хочу жить хорошо!! И хочу, чтоб сыну хорошо было!

И тут мне в голову приходит мысль. Я опять достаю из кармана отвратительно дешевого халата бумажку с телефоном я нашла ее в пиджаке мужа девять лет назад и зачем-то сунула в стол. А недавно она попалась мне в руки. Я достаю ее, звоню. Зачем, еще точно не знаю.

На том конце провода голос. Хриплый, затягивающий. Он говорит страшные, но непробиваемо-логичные вещи. Я соглашаюсь. И только начинаю повторять за ним слова...

- Ма-а-а-а-ма!!! - на руке виснет Сережка. Он выхватывает трубку, швыряет на аппарат. - Ма-а-а-ма!!!

В глазах сына слезы. Он хватает бумажку с телефоном, рвет, рвет, рвет ее. Я хватаю его за плечи, волоку к двери:

- Погуляй, погуляй!

- Ма-ама, не делай!!! Не де-елай!!! - в глазах сына ужас.

- А ты хочешь нищенствовать? Скатиться на дно общества? Это ради нас, ради тебя. Не бойся!

- Мамочка, мамочка! - он льнет ко мне, а я уже открываю дверь и выталкиваю его из квартиры. Он не плакал, когда его били, сейчас же ревет хуже девченки. - Мамочка-а-а-а! Не убивай себя, ну пожалуйста!!! Мне ничего не на-а...

Боже, что подумают соседи! Захлопываю дверь. Он налегает на нее всем своим весом, кричит. Но я, слава богу, еще могу справиться с десятилетним мальчишкой. Закрываю на ключ. Иду к телефону.

Набираю тот номер, хотя совсем не помню его. Там мне не задают ни одного вопроса, и я послушно повторяю слова клятвы.Как болит сердце!!! Еще инфаркта не хватало.

Все. Клятва кончена. Я посвятила себя Сатане. Теперь, как мне обещали, у меня скоро улучшатся материальные дела. И Сережа будет одет прилично. И я смогу покупать модное. Может, появится хороший муж. Я иду к двери. В груди пустота. Но я утешаюсь рациональными соображениями. Ведь не все же Зло такое отвратительное, какое я видела в Цитадели. А этот шаг был необходим. Меня вынудили обстоятельства. Вынудили общество, правительство, сын, Альд!

Я открываю дверь. Мне на грудь падает заплаканный сын. И тут же отскакивает - как будто обжегся. Я пытаюсь удержать его, но не успеваю. Он несется вниз по лестнице. Я спокойно закрываю дверь. Вернется! Мир кажется вылинявшим и скучным, но мысль о деньгах греет. Беспокоит Сережка, но уже как-то не очень, все меньше и меньше. Вспоминаю, что он на днях говорил сам себе: “... легенда, что каждый человек, которого Зло не смогло победить, навеки связан с Цитаделью...” Он тогда сказал, что я сама когда-то очень давно рассказала ему эту сказку. А я ведь говорила эти слова вслух только раз, когда читала в Цитадели ту книгу!

Он больше никогда не должен повторять эти слова!!!

Сережка плакал в подвале. Плакал еще отчаяннее от того, что его утешали - хотя рядом никого не было.

- Хочешь, я научу тебя владеть мечом?

На это купился б любой мальчишка. К тому же десятилетний Сережка-Рыцарь не мог до конца поверить, что с мамой случилось необратимо-ужасное. Да он и просто устал от слез... Поэтому доверчиво, ища незнакомца, пошарив рукой во тьме, он с легким удивлением почувствовал, как в его ладони уплотняется рука.

Рука Альда.